Графиня де Буань рассказывает удивительную историю. Царь относился с глубоким уважением к Арману де Коленкуру, но Бурбоны, ошибочно считавшие, что Коленкур был замешан в убийстве герцога Энгиенского, подвергали его остракизму. Тогда Александр пригласил графа д’Артуа на ужин, на котором в числе прочих присутствовал и герцог Виченцский, однако попытка примирения обернулась полным фиаско, вызвав у Александра чувство глубочайшего раздражения:
«Ужин был холодным и торжественным; Месье [граф д’Артуа] чувствовал себя оскорбленным. Встав из-за стола, он недовольно удалился. Император [Александр I] был в гневе; он ходил по зале в окружении близких и произносил яростные речи в адрес неблагодарных людей, которым он вернул королевство ценой собственной крови, потому что свою они берегли, и которые теперь не могут уступить ему в вопросе этикета. Когда он поуспокоился, ему сказали, что Месье, возможно, более щепетилен именно потому, что находится под гнетом слишком больших обязательств, и что речь идет не об этикете, а о чувстве, потому что Месье считает герцога Виченцского виновным в Эттенгеймском деле [86].
Я же ему сказал, что это не так.
— Конечно, мнение императора должно иметь большой вес для Месье, но общество еще не просвещено на этот счет, и можно отнестись с пониманием к отвращению, которое испытывает Месье, если вспомнить, что герцог Энгиенский был его близким родственником”.
Император зашагал быстрее:
“Его родственник… его родственник… его отвращение…”
Затем, внезапно остановившись и посмотрев на своих собеседников, добавил:
“А я каждый вечер ужинаю с Уваровым!”
Если бы в помещении взорвалась бомба, это не произвело бы большего впечатления. Император зашагал снова. На какой-то момент все оцепенели, а затем он заговорил о другом. (…)
Считалось, что генерал Уваров задушил императора Павла своими руками — большие пальцы у него в самом деле были громадными, — и Александра задело, что наши принцы отказывались пожертвовать своей щепетильностью в пользу политической целесообразности, тогда как ему пришлось пойти на куда более значимую жертву» .
Внимательно изучая факты, лишний раз убеждаешься, что российский монарх умел упорно добиваться поставленных целей. На самом деле император был сознательным и активным борцом, умело пользовавшимся в разное время, в зависимости от складывавшейся ситуации, различными театральными масками, в том числе и маской смирения и безвольности. Скрытность и умение артистически играть выбранную роль всегда вводили в заблуждение современников. Когда было крайне необходимо, он проявлял твердость, отлично и бескомпромиссно умел доводить дело до конца. Об этом наглядно свидетельствуют хотя бы кампания 1812 г. и последующие события. Всегда слушал всех, а поступал так, как ему было нужно. Не случайно один из лучших биографов Александра I, великий князь Николай Михайлович дал ему следующую характеристику: «Умом Александр мог всегда похвастаться, и умом тонким и чутким. Кроме того, он имел дар особого чутья познавать скоро людей, играть на их слабостях и всегда подчинять своим требованиям»[214].
Необходимо подчеркнуть, что в основу русской концепции легли идеи, совершенно противоположные наполеоновским замыслам. Последующие события лишь доказали правоту этого предвидения. В отличие от Наполеона (у которого тактические успехи должны были окончательно определить и расставить стратегические цели) Александр I на первое место в своей деятельности поставил стратегическую задачу, пожертвовав тактическими преимуществами. Перед отъездом в армию в 1812 г. Александр I уже допускал мысль «о возможности неприятеля пробраться до Петербурга». Об этом свидетельствует письмо Александра I графу Н.И. Салтыкову от 4 июля 1812 г. о вывозе государственных ценностей и учреждений из Петербурга[248]. Именно этим можно объяснить парадоксальный факт – утверждения многих французских авторов о том, что Наполеон в 1812 г. «лично» не проиграл ни одного сражения (при Красном и на р. Березине он смог, несмотря на огромные потери, оторваться от главных сил русской армии). Даже если согласиться с этим распространенным среди иностранных историков мнением, то что получилось в итоге – катастрофа и гибель наполеоновской армии, поскольку в стратегическом плане французский полководец проиграл кампанию 1812 г.! Русские его переиграли!
Все же согласно принятому еще до начала войны плану все корпуса 1-й Западной армии, за исключением фланговых, смогли благополучно отойти к Свенцянам. Находившийся на правом фланге 1-й пехотный корпус генерал-лейтенанта графа П.Х. Витгенштейна отошел после арьергардного боя под Вилькомиром. А незадолго до этого вошедший в состав 1-й Западной армии 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Д.С. Дохтурова после столкновений с кавалерией противника сумел оторваться от преследования. Только арьергард 4-го пехотного корпуса под командованием генерал-майора И.С. Дорохова (Изюмский гусарский, 1-й и 18-й егерские и два казачьих полка, рота легкой артиллерии, всего около 4 тыс. человек при 12 орудиях), державший передовые посты на р. Неман, оказался отрезанным, так как при открытии военных действий своевременно не получил приказа об отходе и был вынужден отказаться от попыток пробиться к 1-й Западной армии. После нескольких столкновений с противником Дорохов принял решение идти на соединение со 2-й Западной армией через местечки Вишнев и Воложин. Его отряд, искусно маневрируя и избегая встреч с превосходящими силами неприятеля, совершил, двигаясь усиленными маршами, отступательное движение от местечка Ораны к Воложину (потеряв всего 60 человек) и 23 июня (5 июля) вошел в соприкосновение с казачьим корпусом генерала от кавалерии М.И. Платова близ Воложина. А 26 июня (8 июля) отряд Дорохова соединился с частями 2-й Западной армии у местечка Ново-Свержень, составив в дальнейшем боевое охранение ее левого фланга.
Моряки в событиях 14 декабря 1825 года
Образованной части офицеров русского флота, традиционно привлекавшего на службу целеустремленных романтиков-первооткрывателей и патриотов, были близки идеи свободомыслия и реформаторства, обсуждаемые участниками тайных обществ первой четверти XIX века. Моряки, участвуя в заграничных плаваниях могли видеть в других странах установленные там политические порядки и сравнивать их с жизнью в России в условиях неограниченного деспотизма и крепостного права
Военно-морской флот, одержавший ряд крупных побед в ходе войн второй половины XVIII и начала XIX веков, тем не менее, переживал в период царствования Александра I тяжёлый период. Недостатку средств, отпускаемых на содержание флота, сопутствовали злоупотребления и казнокрадство, непрофессионализм чиновников, занимавших высокие посты в Морском министерстве, управляемом маркизом де Траверсе.
Бездеятельность подменялась внешним показным благополучием. Вице-адмирал В. М. Головнин, под псевдонимом «мичман Мореходов» писал о начальнике Главного Морского штаба, который приказал расставить корабли:
…по тому пути, по которому самодержавный монарх приезжает в Кронштадтскую гавань, велел бока их, к тому пути обращённые, выкрасить, чтобы тем показать е.и.в. исправность, красоту и могущество морского ополчения…
Член Северного общества В. И. Штейнгейль уже из крепости писал новому царю, что ранее, по адмиралтейскому регламенту Петра Великого, всё снаряжение корабля начали изготавливать одновременно с его закладкой на стапеле:
…дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению оного были в готовности. Во всё министерство маркиза де Траверсе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании; и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море: ибо мачты для сего переставляют с одного корабля на другой, прочие, хотя число их не малое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет.
Флоты в течение лет не выходили в дальние плавания, а морская и боевая выучка их экипажей не совершенствовались. Всё это сказывалось и на материальном положении офицеров, теряющих интерес к морской службе, в том числе, и из-за предпочтения, отдаваемого иностранным офицерам перед русскими:
Офицеры по десяти лет и более служат в одних чинах и знают, что сие происходит не от обстоятельств и порядка службы, а из пристрастия к иностранцам.
«Во время одного из своих путешествий по России император Александр I в каком-то городе остановился в губернаторском доме. Готовясь уже к отъезду, он увидел из окна, что по площади приближается к дому довольно большое число людей. На вопрос государя, что это значит, губернатор отвечал, что это депутация от жителей, желающих принести его величеству благодарность за благосостояние края. Государь, спеша отъездом, отклонил прием этих лиц.
После распространилась молва, что они шли с жалобой на губернатора, получившего между тем награду» (Я. Грот). В те годы тяготы военных поселений вызывали бунты. Но Аракчеев докладывал царю, что «везде, слава богу, смирно и благополучно».
Цензура запретила эту басню, ее напечатали лишь в 1869 году.