Аля ТТ:
«Сакартвело, Сакартвело!...» - надрывался старенкий динамик, прикрепленный к покосившеймуся деревянному телеграфному столбу. Еще с военных лет, небось – подумала я. Что говорил голос со столба мне было непонятно, но судя по интонациям и количеству упоминаний «Сакартвело» - что-то очень патриотичное.
Мы стояли около старенького обшарпанного здания тбилисского аэропорта. Одни. Вообще-то нас должны были встречать коллеги из независимых грузинских СМИ, но, как выяснилось позже, им было запрещено с нами общаться. В сегодняшней Грузии это, увы, реалии...
К столбу с громкоговорителем была привязана козочка, которая мирно щипала травку и помахивала хвостиком. Ее олимпийское спокойствие передалось и нам. Ей не было никакого дела до патриотической риторики. Вдруг громкоговоритель щелкнул и замолк. «Выключили свет!» - неожиданно произнес голос позади нас. Обернулись. Перед нами - коренастый брюнет в кепке. «Гиви!» - представился он. Таксист. Неподалеку стоит его такси – древний Москвич-412.
По дороге в город Гиви оперативно ввел нас в курс дела. В Грузии – серьезные волнения. Сорос потерял интерес к этой республики, как только продались жизненно важные объекты, а правительство договорилось с Россией о выводе русских солдат, которые вот уже 200 лет охраняют эту землю... Сорос перестал финансировать Грузию, а своих-то денег нет, да и откуда им быть? – нищая страна ничего не производит. Русских выгнали, армян выгнали, осетин выгнали. Приходится самим как-то пробиваться. А в народе, если в нем нет привычки трудиться – так откуда ей взяться за несколько лет? Воров в законе в Грузии много, еще больше их уехало в Россию, но они – слабое подспорье для голодающего населения...
Последняя новость: в Грузии запретили печатать статистику из родильных домов. Дело в том, что здесь любят называть мальчиков именем любимого политика. Поэтому каждый второй 16-летний носит имя «Звиади», а двое из трех 10-летних величаются Эдуардами. Два года назад многих называли Мишами... А почему запретили печатать эту статистику? – не поняла я... Гиви понизил голос: «сейчас самое популярное имя – Игорь!». Я в начале не поняла...
... тем временем мы выехали на Руставели – некогда прекрасный центральный проспект столицы Грузинской ССР. Сейчас его не узнать: повсюду грязь, нищие, мимо ветхих домов опасно ходить. Из-под колес редких автомобилей разбегаются куры: местное население учится сводить концы с концами. В мусорных кучах копаются тощие собаки. Не ожидала я увидеть таким этот проспект...
... к нам подошел милиционер. «Здесь нельзя фотографировать!» - строго сказал он, видя, что я собралась заснять милую собачку около мусорного бака. Почему нельзя? – не поняла я.
- В революционной демократической Грузии нет мусора, а вы пытаетесь очернить грузинскую действительность! – милиционер говорил громко, но не очень уверенно.
Разговорились. Милиционера звать Шота. Фамилию просил ен называть. После первых официальных фраз он стал мягче, через пять минут мы с ним беседовали, как старые знакомые. Шота сокрушается: «да, я тоже ходил на эту... розовую революцию, будь она неладна! А что делать? – дома жена и трое детишек, а за стояние на митингах с портретами Саакашвили платили по 5 долларов в день!».
После революции Шота потерял работу. Однако выход нашелся сразу: был объявлен конкурс на места в патрульной полиции. Надо было дать взятку – 500 долларов. По здешним меркам это невиданные деньги. «Продали квартиру жены» - печально сказал Шота, - «теперь я – патрульный полицейский....»
...
Во дворе университета, – митинг. Вижу благообразные интеллигентные лица. Подхожу. «Журналист из Москвы!» - сразу пронеслось по рядам митингующих. «как там?» - все спрашивали о Москве, и в глазах этих людей я видела скорбь и надежду...
Преподаватели университета митингуют против планов властей ликвидировать университет. Вместо него планируется сделать курсы подготовки обслуживающего персонала для америкнских военных баз. Грузинская интеллигенция выступает против.
Ко мне подходит седовласый профессор. «Звиади Ираклиевич» - представляется он. Филолог, самый известный из грузинских ученых. Начинает вдохновенно читать Лермонтова: «... и ты цвела, о Грузия, в тени своих садов, не опасаяся врагов, за гранью дружеских штыков!». Я спросила его, чем же он живет. «Надеждой!» – воскликнул Звиади Ираклиевич. «Как можно резать по живому! Как можно изгонять отсюда русскую культуру!».
... «и не только русскую!» – ко мне подходит средних лет человек с седыми волосами. И грузинскую тоже! Вы слыхали, что новые грузинские власти даже не читали Мученичества святой Шушаники!
В расстроенных чувствах покидала я двор тбилисского университета. Делала вид, что не заметила двоих мужчин в штатском, постоянно следивших за мной...
Вижу очередь. Подхожу. Очередь – в банк «Вестерн Унион» - люди стоят часами, чтобы получить перевод от своих близких, живущих в России. Для большинства жителей Грузии денежный перевод из России – единственный заработок.
Тетя Тамара, с которой я заговорила в очереди, раньше торговала в Москве мандаринами. Она сама – беженка из Абхазии. «Жили с абхазами, русскими, армянами, мирно, делить было нечего. Потом пришли бандиты Шеварднадзе, стали резать и убивать абхазов, армян, русских... а потом абхазы отбили их, но мне пришлось убегать из дому, так как мы, грузины, слишком сильно опозорили имя своей нации там, и нам вместе с другими уже не жить!». Тетя Тамара с благодарностью вспоминает Москву, одно время ей даже казалось, что там началась ее новая жизнь, но в один далеко не прекрасный день к ее ларьку подошли «авторитеты» и приказали раскошеливаться на «розовую революцию» в Грузии. Тетя Тамара отказалась, и на второй день ее ларек сгорел...
Пришлось ей вернуться в Тбилиси и жить на передачи, посылаемые ее сестрой из Москвы.
Отойдя от дверей банка, я чуть не провалилась в открытый люк – освещения в ночном Тбилиси нет. Вернее, оно есть, но освещены всего три здания: - посольство США (расположенное в бывшем дворце наместника русского царя), здание Фонда Сороса и Министерство Внутренних Дел.
Мария Переделкина, OBS-News
(продолжение следует)